Когда поколения берутся за руки

Галереи наших судеб
…Если ехать в Днепродзержинск со стороны областного центра, уменьшение городского масштаба налицо. А попадая в город из окрестных сел, молодежь воспринимает нашу столицу заводских труб как крупный центр цивилизации. От точки прибытия в Днепродзержинск зависит и точка зрения на город. А иногда и судьба. Героиня нашего очерка Елена Францевна Жалко приехала в Город на Азотно-туковый завод из деревни. Большие буквы — не ошибка, именно так для сельской дивчины 17-и лет выглядел район Соцгорода и предприятие, ставшее судьбой на всю жизнь. Она враз стала горожанкой с приличным по сравнению с колхозными трудоднями на то время заработком на химическом промышленном гиганте.
Устроил Елену в 1954 году на завод брат — Леонид Зенкевич, работавший в цехе №1. И попала Лена из степных вольных просторов с родниково чистым воздухом прямиком в цех кальциевой селитры. Радовалась, представьте, несказанно…
…Теперь — взгляд на город и завод — из столичных мест. Заместителем начальника цеха кальциевой селитры работал в середине 50-х молодой специалист, выпускник столичного вуза (до получения квартиры жил в гостинице ИТР напротив 20-й школы). Совестливый, грамотный, большая умница в знании технологии и в отношениях с подчиненными, держал он упорно столичную марку интеллигента: ходил по цеху в модных туфлях, спецовку надевал поверх стильного костюма. Когда приехала к нему мама — проведать, посмотреть, как сыну живется, подсобить продуктами, то первое, чему она искренне удивилась (точнее сказать — ужаснулась), была целая груда — пар 20 не меньше, согнутых-сломанных пополам этих самых модельных туфель, сваленных под кроватью. Грамотные соседи-химики долго утешали маму, рассказывая про состав селитры, протечки аппаратов, упорное нежелание молодого коллеги сменить модельную обувь на рабочие сапоги. «Сыночка, химия твоя — страшное дело», — только и проговорила мама, родному дитятку, уставшему после работы (потом «дитятко» сделал головокружительную карьеру — вполне заслуженную, представляя большую советскую химию в СЭВ).
А наша сельская 17-летняя Лена в первые же месяцы работы в цехе, не боясь протечек и «состава селитры», приобрела уважение, а с ним и отчество — тоже вполне заслуженно: три дня всего трудилась разнорабочей, потом стала помощником аппаратчика, а через неделю, срочно сдав инструкцию, заменила заболевшего аппаратчика. Добросовестная, работящая до потери сознания (были и такие эпизоды в жизни нашей героини) работала потом Елена Францевна на пуске катализаторного цеха, освоив все рабочие места. Тогда один из ее руководителей, оценивая результаты ее труда произнес знаменитую фразу: «Вперше бачу таких…дурних до роботи людей”. Отзыв — по форме не так, чтобы перл изящной словесности, а по сути все понятно. В конце 50-х (Елена Францевна к этому времени уже вышла замуж за Николая Евдокимовича Жалко, работника цеха №1) набирали аппаратчиков в газовый цех, именно этот отзыв — буква в букву — и стал основаниям для решения принять Е.Ф.Жалко. Кто-то улыбнется снисходительно, кто-то посетует: «Тогда все поколение было таким… дурным до работы, гвозди бы делать из этих людей…», а переведенный в деловую форму превратился этот отзыв -«не перл» в преамбулу двух наградных листов. Елена Францевна Жалко — кавалер двух орденов Трудовой Славы ІІ и ІІІ степени.
— Я действительно работягой была, да такой же остаюсь. Сын — Юрий Жалко, работавший на нашем заводе в цехе КИПиА — тоже трудяга. На пуске цеха фосгена, как альпинистка, взбиралась по эстакадам, занимали мы призовые места в соревновании, награждали за это не только орденами и медалями, но и путевками в Крым. Есть о чем вспоминать, за свой трудовой стаж не стыдно. Я потом уже в зрелости перешла работать в складское хозяйство — распределителем работ, так объездила половину страны.
Особая тема — участие Елены Францевны в совете ветеранов «ДНЕПРАЗОТа» и в хоре ветеранов. Остается она настоящей работягой и на пенсии, помогая волонтерскими делами одиноким, обездоленным старикам, а пению в хоре отдается столь же добросовестно, как и работе во все времена. — Я еще девочкой бывало запою «Ой, у полі”, а маме вечером с другого конца села “докладывают: «Дуня, чули твою Оленку, гарно співає, аж серце”. Хор для меня — еще и продолжение жизни вместе с заводом, и память о маме, о родном селе, и души превращение в песню. Внучка вот уже выросла, получает третий диплом (будущий финансист) — современный человек, но и то заслушается иногда до слез. Так и представляю: это поколения наши от моей мамы до внучки за руки взялись…