Все были убеждены, что с этой напастью мы справимся.

В Чернобыль меня призвали от военкомата в период с 30 апреля по 1 мая 1986 года. Нашу часть формировали в Верховцево. Там стоял полк гражданской обороны вот на его базе, и была сформирована наша часть. Ночью со 2 на 3 мая нас направили к месту дислокации. Выгрузились на станции Тетерев, а затем своим ходом шли к селу Ораное. В этом селе и размещался наш лагерь.
Я служил командиром отделения дорожных машин 2-й роты инженерно-технического батальона. В нашем распоряжении была тяжелая техника – тракторы, бульдозеры. Бойцы служили тоже соответствующих воинских специальностей – бульдозеристы, водители.
Первая неделя у нас ушла на решение организационных вопросов, а затем, в первую декаду мая, вплоть до 14 числа, мы по очереди выезжали на территорию станции. Выполняли дезактивационные работы – раскорчевку деревьев, кустарников и удаление верхнего слоя зараженной почвы, которую затем вывозили для захоронения. Я выезжал с ребятами на территорию ЧАЭС 4 раза. В то время техникой еще не особо пользовались так что, в основном, приходилось работать вручную. Сначала лопатами, а позже и при помощи бульдозеров снимали радиоактивный слой земли, насыпали в металлические контейнеры и вывозили за территорию станции. Там были подготовлены огромные котлованы, в которые опускали эти контейнеры и засыпали землей.
Когда мы работали на территории ЧАЭС, с нами постоянно находился дозиметрист. Он вел контроль уровня радиации и подавал команду если к нам «шла волна» и обстановка становилась опасной. По его сигналу мы заходили в помещение и ждали час-два, а затем возвращались на работу. Однажды мы решили поинтересоваться данными о радиоактивной обстановке и с этим вопросом обратились к дозиметристу. Нашу попытку немедленно пресек находившийся рядом работник КГБ и ответа на свой вопрос мы так и не получили.
Для регистрации индивидуальных доз облучения нам выдали счетчики, но данные с них никто не снимал. Дозиметристы с помощью приборов ДП-5А делали замеры и выводили среднее значение, по которому после и ориентировались.
В последнюю неделю своего пребывания в Чернобыле в зону отчуждения я уже не ездил, потому что уже набрал допустимую дозу радиации. Нес в лагере внутреннюю службу – был помощником дежурного по части, дежурным по парку техники.
Жизнь у нас в лагере была налажена нормально. Во всем организованность, порядок и дисциплина. Кормили по-армейски – без излишеств, но вдоволь. Часто нас переодевали – меняли обмундирование. Медицина нас контролировала – с определенного момента каждые два дня у нас брали кровь на анализ. Медсанбат рядом с нами стоял и нас постоянно туда направляли. Как-то даже артисты к нам приезжали – 2 раза выступал с концертами воинский ансамбль песни и пляски.
Домой я вернулся 23 мая 1986 года. Улетал на самолете с аэродрома под Киевом. Время в Чернобыле для меня пролетело быстро. Помнится, ночи тогда были холодные – выйдешь утром, а крыши палаток все в инее, зато дни отличные – солнечные, жаркие.
Позже я встречался с ликвидаторами, которые рассказывали, что у них в командах настроение у людей было нехорошее – переживали, тревожились, боялись. У нас же и близко этого не было. Никакого уныния и упаднических настроений. Особенно, когда стало известно, что, отработав положенное, мы уедем домой. Были внимание, аккуратность, осторожность, а еще – желание выполнить порученное дело, как можно лучше. Старались работать, как следует и сделать все, что запланировано.
Служили со мной, в основном, днепродзержинцы, несколько человек было из Кривого Рога. Удивительно, что в нашу команду одновременно призвали людей очень разного возраста. Мне тогда 22 года было, а вместе с нами служили резервисты по 48-49 лет. Но в общении разница в возрасте никому не мешала. И, еще раз подчеркну, никакого уныния в наших рядах не было. Хотелось поскорее сделать, что необходимо. И все были убеждены, что с этой напастью мы справимся.

Машинист локомотива ЖДЦ Петр Викторович Войт.